Не ходи туда. Тайна перевала Дятлова - Руслана Визбор

Прогуливаясь Аркадий, достал по привычки пачку сигарет и закурил. Синий дым медленно поднимался вверх, сливаясь с облаками. Легкие глубоко и жадно втягивали привычный приятный вкус табака. Тонкая струйка голубого дыма заворачивалась в плавные волны прибрежного бриза. К губам поступал приятный теплый воздух от красного уголька это, пожалуй, единственный способ укротить огонь в руках.

Аркадий отвел указательный палец и быстрым движением выпросил окурок в снег.

Подойдя к госпиталю, он постучал валенками по деревянному порогу и вошел внутрь. Подойдя к двери ординаторской, он постучал пару раз и приоткрыл дверь.

За столом сидела молодая девушка лет двадцати пяти. Это была терапевт Анна, прибывшая год назад из области по распределению после окончания медицинского университета.

Анна была худощавая девушка, трапециевидное лицо и широко расположенные плечи выдавали ее северную породу. Лоб был высоким с хорошо заметной родинкой у правой брови, а скулы ярко выраженные, за счет впалых щек.

Белокурые волосы золотистого цвета, озарялись ярким блеском от падающего дневного света. Анна выглядела намного моложе своего возраста, этот эффект достигался белой, даже бледноватой тонкой кожей. На её висках можно было увидеть просвечивающиеся голубые вены под тонкой белой кожей.

Белые рукава халата сливались с худосочными руками и тонкими кукольными пальчиками. Голубые набухшие вены, выступали сквозь тонкую кожу рук.

Анна была и душевно представителем норманнской пароды. Психологически уравновешенная, спокойная, малообщительная. Казалось, социума для нее не существует. Она была интровертом по натуре. Люди ее интересовали лишь как медицинский материал.

Общаться с ней было довольно сложно, весьма ощутимая дистанция чувствовалась уже при первом взгляде. Глаза не выражали яркости и блеска присущи молодой девушки. Скорей наоборот. Сероватый оттенок, мутноватые очертания, глубокая печаль и негодования, вот что читалось в зеркале ее души. А ее сдержанности и стойкости мог позавидовать любой. Казалось, она много лет строила душевную заставу от людей и достигла непробиваемого защитного пласта.

Люди ей были не приятны, она даже это не пыталась скрывать, хотя свое дело знала профессионально и никогда не позволяла себе удариться лицом в грязь.

К любой, даже незначительной критики в свой адрес она относилась особенно резко. Анна была способна без лишних эмоций затаить обиду, у которой уже не было шанса на прощения, и она уже с собой ничего не могла поделать.

К пациентам и, особенно к начальствующему составу, она обращалась «мои обезьянки». По своей профессиональной компетенции она обосновывала это отсутствием в ее крови резуса фактора, который присущ семейству обезьян. Поэтому с высоты данного природного обстоятельства она полноправно считала себя в привилегированном положении с точки зрения природной эволюции, а не надуманной общественной стратификации.

Вообще она по своей сущности прекрасно играла роль драматической актрисы. Без навязчивости и наигранности во всем чувствовалась душевная природа. Это и вызывало к ней интерес и любопытство. Чувствовалась глубина внутреннего мира. Творческого порыва, обремененного рамками стандартов и скупости общественной натуры.

Аркадий робко встал у порога и произнес: «Здравствуйте, Анна, скучаете».

«Мне интересно оставаться один на один с собой. В этом мире так много барахла, что это на меня наводит скорей тоску, чем скуку», – добродушно ответила Анна.

Анна достала из ящика сигареты и, зажав папироску в корнцанг, изящно прикурила.

«На что жалуемся, пациент?», – с улыбочкой спросила Анна.

«Я разнарядку принес, на эту пятерку надо медицинские карты подготовить», – ответил, сдерживая улыбку Аркадий.

«Боров опять от сердца отрывает, скоро некого не останется», – с намеком сказала девушка.

Докурив папироску, Анна взяла с подоконника банку с водой и вместе с зажимом опустила папиросу в воду.

«Как обычно в лучшем виде!» – сказала Анна и поспешила удалиться пациенту.

Аркадий медленным шагом отправился к выходу, все еще оглядываясь, не помелькает ли образ Анны в коридоре и отправился в сторону вахты.

Придя на место Аркадий, положил пальто на стул и подошел к чайнику.

Налив себе стакан горячего напитка, он, положа две ложки сахара в чай, подумал: «Жаль, что жизнь не так сладка, как этот чай».

Присев у окна и, облокотившись на спинку стула, Аркадий посмотрел в окно на белую полоску горизонта.

За дверью раздался грохот и шум. Аркадий прикрыл глаза, как бы заранее предположив приход сержанта Усупова. В дверях показалась знакомая худощавая фигура сержанта.

«Опять дверь сломалась!» – без встречного вопроса сказал Усупов.

«Она явно к тебе не равнодушна», – не меняясь в позиции, ответил Аркадий.

«Кто?!» – с удивлением спросил Усупов.

«Дверь, только у тебя она ломается», – с сарказмом ответил Аркадий.

Усупов серьезно посмотрел на отдыхающего Аркадия, как бы пытаясь, неловким молчанием обратить на себя его взор.

«Аркадий Степанович, почему все ко мне относятся не серьезно как будто я маленький мальчик?» – вздорно произнес Усупов.

Аркадий вздохнул, без всякого желания объяснять мальчику аспекты личного отношения к человеку идущего по пути штампованных иллюзий и сухо произнес:

«Нет, это не так, просто я понимаю, что ты – как образец общественной идеологии, всегда будешь вхож в любой строй, тебе прямой путь к красным воротам, уважению и чести, вот тебе все и завидуют!».

Глаза Усупова загорелись от неожиданной лести, и на щеках выступил небольшой румянец. Казалось он, так долго проигрывал подобный сценарий в своих снах, что не мог поверить, что все это реальность.

«Я служу Родине и не вправе отказываться от ее великодушия», – звонко произнес Усупов.

«Скажи, а тебе не кажется, что у каждого человека есть право на мнение и выбор, ведь мы не овцы, чтобы быть похожи друг на друга, даже если это ладит стадо?» – сказал Аркадий, заранее пожалев, что задал столь риторический вопрос.

«Я думаю, что у каждого есть только два пути, либо со всеми, либо против всех!» – с интересом произнес Усупов.

«Кто говорит „против!“, совсем „не против“, а иначе. Даже если этого „против“ будет миллионы, оно разве автоматически не становиться – за?» – спросил Аркадий.

«Думаю, что нет, ведь есть только два понятия, либо хорошо, либо плохо, другого выбора нет» – ответил Усупув.

«Усупов, тебе только диссертацию по филологии писать» – пошутил Аркадий.

«Может, и напишу, ведь я говорю правду, которой живет каждый из нас!» – ответил Усупов.

«В том то и дело, что не каждый…», – многозначительно ответил Аркадий.

На часах приближалось к полудню и пришло время обхода лагеря. Аркадий спешно допил чай и поспешил от общества навязчивого товарища прочь. Накинув пальто, Аркадий выдвинулся на улицу.

Огибая импровизированные улицы Аркадий, подумал: «Вот жил себе народ, никого не трогал, в бубны трубил, а потом пришли „грамотные люди“ и согнали их с земли обетованной еще и азбуке начали учить. А ты тут ходи и притворяйся, что тебе это все больше остальных нужно».

Во дворе уже припарковался знакомый грузовик – «карета в никуда». Из нее как обычно вылез врач-терапевт по имени Репин и с кузова соскочили два вооруженных сержанта. Особые люди для таких заброшенных мест как лагерь.

Репин потянулся и застегнул пальто.

«Здрав будь, Степаныч!» – выкрикнул Репин.

«И тебе не хворать», – ответил Аркадий.

«Заключенные готовы?» – спросил Репин.

«Да!» – с неуверенностью ответил Аркадий.

«Тогда забираем!» – поспешно сказал Репин.

Репин был военным универсальным врачом, имел множество наград, даже был приставлен к герою труда. Он как – то проговорился, что после войны, был приставлен главврачом в первой клинической больницы в Москве.

На отбор «заказанных» узников, приезжал всегда сам, лично проводил осмотр и изучал медицинские документы каждого узника.

На одного человека уходил примерно целый час скрупулезного анализа и осмотра. Особенно его интересовали глаза, нёба и состояние зубов. «Деревенский», казалось, медицинский пункт был оборудован лучшим медицинским оборудованием. Портативность и качество, которого могла позавидовать любая городская больница.

В лагере даже имелся новейший складной рентгеновский аппарат. Чудо технического прогресса не меньше.

Для Репина были созданы отдельные апартаменты, скрытые за железной дверью от простых смертных. Дверь запиралась на два замка. Один ключ находился у Репина, второй у начальника караула Борова. Открывалось все синхронно, с составлением протокола, за подписью всех участвующих.

Кандидатов заводили с черного входа, который открывался, только для этой специальной процедуры отбора. Их провожали в комнату, где просили раздеться и присесть на металлические хромированные скамейки. Далее каждого вызывал доктор к себе по списку.